Александру Боярскому — 80

Top-bit

В самом центре Старой Риги уже 135 лет находится первый в Прибалтийском крае русский театр (сейчас Рижский русский театр им. М. Чехова).



«История лошади» Л. Толстого (1979 г.), Мари — Н. Незнамова, Князь Серпуховский — А. Боярский

Следы исчезнут поколений,

Но жив талант, бессмертен гений.

(Ф.Н. Глинка)

Ярким творческим периодом, названным в истории театра «золотым», были 60-80 годы прошлого века. Театром руководил непревзойденный главный режиссёр Аркадий Фридрихович Кац, сумевший собрать гениальную труппу, где каждый актер был личностью, прошедшей серьезную театральную школу, заставлявшей зрителя думать и сочувствовать, плакать и смеяться. К театру относились как к Храму — с уважением и восхищением.



«Утиная охота» А. Вампилова (1976 г.), Официант — А. Боярский

Одним из ведущих и любимых актеров того времени был Александр Сергеевич Боярский.

Родился 10 июля 1938 года в Ленинграде, в актерской семье Сергея и Эльги Боярских. После развода родителей жил с матерью в Елгаве (Латвия). Окончил Ленинградский театральный институт (1961). Работал в Ленинградском театре им. Ленсовета и Александринском театре. С 1963 г., по приглашению режиссера А. Каца, актер Рижского театра русской драмы. Обладал необычайно богатой эрудицией. Еще в школьные годы перечитал всю русскую и зарубежную классику, особенно любил Достоевского и поэзию. Трагически погиб 8 сентября 1980 г. на гастролях в Болгарии (утонул в Чёрном море).



«Жизнь господина де Мольера» М. Булгакова (1970 г.), Лагранж — А. Боярский

Александр Боярский был актером необычайно широкого диапазона — от трагедии и комедии до искрометного юмора в театральных капустниках. Уникальная пластичность, музыкальность, человеческое обаяние и мужской шарм не оставляли равнодушными никого.

Зрители помнят Александра Сергеевича в потрясающих мюзиклах «Вестсайдская история» (А. Лорентса и Л. Бернстайна), который до этого ставился только в оперных театрах, и «Человек из Ламанчи» (Д. Вассермана и Д. Дэриона), поставленный впервые в Союзе именно в Рижском русском театре. В «Жизни господина де Мольера» (М. Булгакова), «Беседах с Сократом» (Э. Радзинского) и «Короле Лире» (У. Шекспира). Помнят романтичного, утонченного учителя из «Алькор и Мона» (С. Ману, С. Себастиану), эмоционального Актера «На дне» (М. Горького), грустного Эвалда из «Земляничной поляны» (И. Бергмана) и одинокого, непонятого аристократа князя Серпуховского в «Истории лошади» (Л. Толстого). Помнят Абрама в светлом, жизнерадостном спектакле «Дни портных в Силмачах» (Р. Блауманиса) — ставшей последней ролью актера. Но особый интерес вызвали работы в «Утиной охоте» (А. Вампилова) и «Убивце» (Ф. Достоевского).

Когда-то драматург, поэт Н. Эрдман сказал: «Всё зависит от компании. Какая у человека компания, такие у него удачи». Компания у Александра Сергеевича была прекрасной — Р. Праудина, Н. Незнамова, М. Хижняков, А. Михайлов, Р. Гордиенко, Л. Голубева, И. Егорова, Ю. Лебедев, В. Сигов, А. Лукаш, О. Разумовская — актеры, которых и сегодня любят и помнят.



«История лошади» Л. Толстого (1979 г.), Князь Серпуховский — А. Боярский

Аркадий Кац (режиссер):

«Александр Боярский отличался интеллигентностью, культурой, удивительным отношением к профессиональному долгу. Все задачи, начиная от эпизодов и заканчивая главными ролями, он выполнял с максимальной самоотдачей. Это ему помогло стать МАСТЕРОМ. Он был одарен врожденным чувством юмора, без которого нельзя представить хорошего актера. Александр Боярский был очень хорошим комедийным актером — это доказывает его последняя роль — Абрама в „Дни портных в Силмачах“ (Р. Блауманиса).

Он был душой нашего театра. За то, что зрители шли в наш театр и им многое нравилось, мы должны благодарить и Александра Боярского. Зрители его ждали — своей утончённой, интеллигентной игрой он никогда не разочаровывал.

Он был стопроцентным любимцем коллектива, у него не было врагов, потому что к людям он относился просто, отзывчиво, не разделяя их по титулам и почестям.

Актеры старшего поколения его любили за то, что на их глазах он вырос актером, молодые — тянулись к его доброжелательности.

С ним было очень приятно и легко работать. Он понимал значение режиссера в театре, умел реализовать концепцию режиссера, репетировал и играл, себя не жалея, с выдумкой и импровизацией, с уверенностью, но не самоуверенностью. Боярский принадлежал к тем актерам, кому больше интересны репетиции, чем спектакли. Для режиссера он дающий актер — начитанный и всегда приходящий с уже богатым запасом знаний. Для него не было хороших и плохих мест, не было эпизодичности — он способен охватить свою роль сразу.

Он ушел в самом расцвете творческих сил».

(Театр и жизнь, 1981 г. № 25)



Сцена из спектакля «Дни портных в Силмачах» (Р. Блауманис)

Партнёр по «Утиной охоте» и «Убивцу» Владимир Сигов вспоминал:

«В „Человеке из Ламанчи“ эпизодическую роль Боярский каждый раз играл иначе, ни разу не повторяясь. Именно в этой роли проявился его колоссальный потенциал комедийного актера. Эпизодические роли трудно сыграть так, чтобы их не только заметили, но и запомнили. Его эпизоды помнили всегда… Играть с ним очень легко — хотя бы из-за глаз. В них можно прочесть все вокруг происходящее»

(Театр и жизнь, 1981 г. № 25)

Его очень любили молодые актеры, возможно, Александр Сергеевич стал бы прекрасным педагогом, по сути, он уже и был таким.

Актер Александр Лукаш:

«Для нас молодых было очень важно мнение Боярского о сделанном. У него можно было учиться многому — интеллигентности, отзывчивости. Его заботу о молодых актерах я чувствовал с первого дня в театре. Больше всего в памяти осталась пульсация зала на спектаклях, где он играл»

(Театр и жизнь, 1981 г. № 25)

Сам актер признавался, что «особенно интересно, если удается играть противоположный себе характер».

Наверное поэтому яркий след в истории театра оставили роли в «Утиной охоте» и «Убивце».

Почти десять лет театр добивался разрешения поставить «Утиную охоту» А. Вампилова, и это удалось — Рижский русский театр стал первым постановщиком этого произведения. Одну из главных ролей, официанта Димы, гениально исполнил А. Боярский. Внешне сдержанный, вежливый, без возражений принимает все — глупость, блажь, подлость, но внутренне одержимый одной единственной страстью — урвать от жизни все, что можно, все равно каким путем — цель оправдывает средства. Актер работал без излишних жестов, его голос звучал приглушенно, движения точные, экономные, он бесшумно скользил по сцене, ни во что не вмешивался, всюду поспевал. Этакий спокойный, притаившийся матерый волк, готовый в любую секунду вцепиться в горло тому, кто ему помешает.

Актер и режиссер В. Смехов вспоминал об этом спектакле:

«Пьеса Вампилова находилась под запретом, только МХАТ и Рижский театр, так сказать, прорвались. Но спектакль О. Ефремова расстроил меня показным реализмом — почти у всех актеров, кроме А. Попова, игравшего официанта. А в Рижском спектакле, у режиссера Каца „Утиная охота“ вышла и естественно-правдивой, и одновременно трагически-символичной, и все играли хорошо, но лучше всех — Саша Боярский».

(«Смена», 11 июля 2003 года)

Сам актер о своем герое говорил:

«Официант — это, по-моему, символ современного фашизма. Дальше уже некуда».

(«Лиесма», 1979 г. № 2)

В 1978 г. режиссер Марк Розовский, увидев А. Боярского в «Утиной охоте», приглашает актера на роль Раскольникова в спектакле «Убивец» (по «Преступлению и наказанию Ф. Достоевского). А после премьеры признает, что другого Раскольникова не может уже представить, и если были бы предложения поставить это произведение в лучших театрах Москвы и Ленинграда, то пытался уговорить на эту роль А. Боярского. («Лиесма», 1979 г. № 2)

Пути интерпретации Достоевского многогранны и сложны, но данный спектакль получился глубоким, продуманным, имел широкий резонанс в театральном мире. У исполнителя главной роли нет ни одной паузы, передышки — нервы оголены, сердце раскрыто, актерский ансамбль играет только во взаимосвязи с Раскольниковым — темп, напряжение на износ. В интервью А. Боярский рассказывал:

«Каждой своей работой я стремлюсь подчеркнуть роль интеллигенции в нашей жизни. Только поймите меня правильно — я имею ввиду не образование, профессию или общественное положение, а духовный мир человека, гуманность, чуткость — все то, что зовется душой. Поэтому мне близок мир Достоевского, Тургенева. Если вспомнить таких людей, как декабристы и их жены. Как они пошли на это? Чего им, обеспеченным аристократам, не хватало? Таких людей можно назвать святыми. И наш долг, долг работников сцены, — рассказать о таких людях, об их святости, силе духа. Я часто думаю, что всем людям надо быть такими, как князь Мышкин. Человек должен уметь жалеть других людей, понимать их. И, конечно, бороться против зла. Поэтому мне нравятся роли отрицательных героев. Тут главное — форма, острота. Одной сочной чертой, как скальпелем, вскрыть отрицательное, вызвать в зрителях чувство презрения и отвращения. Увлекала мысль раскрыть трагедию Раскольникова, его падение и мнимую решимость».

(Литература и искусство, 18 августа 1978 года)

Александр Сергеевич тонко понимал текст, с уважением относился к каждому слову автора:

«Язык Достоевского особенен, например, длинные монологи Раскольникова. Актер не вправе ошибиться. Построение предложений, повторы слов так специфичны, что даже немного сократив текст — сразу было бы понятно, что Достоевский так написать не мог. Достоевский неисчерпаем. В его работы можно погрузиться насколько возможно и все равно чувствуешь, что осталось еще что-то…»

(«Лиесма», 1979 г. № 2)

С этим спектаклем связаны и мои, весьма детские, воспоминания открытия мира театра. Несмотря на серьезность темы я многое поняла, скучно не было (этому способствовала замечательная музыка Э. Артемьева и песни Ю. Ряшенцева), но главное, мне очень понравился главный герой, и жалко было его, а не жертву, и цветы я преподнесла именно ему (кстати, принимая букет, актер элегантно опустился на одно колено — это я запомнила на всю жизнь и влюбилась в Раскольникова, в Достоевского и Рижский русский театр). И уже позже, когда знакомилась с произведениями Ф.М. Достоевского серьезно, он мне не казался, как, к сожалению, многим, мрачным и непонятным. Это, наверное, и есть — волшебная сила искусства.

Еще одна встреча актера с Достоевским состоялась в телеспектакле «Униженные и оскорбленные» в постановке А. Каца:

«Боярский сам очень близок к героям Достоевского — внутренняя нервозность, обостренное восприятие окружающего мира, внешние данные».

А. Боярский: «В Иване Петровиче я, в первую очередь, старался акцентировать сочувствие, жалость к людям, что в наши дни нередко становится дефицитом. Также физическую и духовную хрупкость, которую не удается сломать».

(«Лиесма», 1979 г. № 2)

Александр Сергеевич прекрасно знал поэзию и, обладая феноменальной памятью, мог часами читать наизусть любимых авторов. Свободно владел французским. Высшим пилотажем актерского мастерства называл Жана Габена. Любил петь романсы и подпевать Джо Дассену. Переживал несправедливость, был легко ранимым, чутким человеком, но боль, проблемы никогда не показывал. Наверное поэтому так любил Достоевского и мечтал сыграть князя Мышкина.

Актриса Н. Незнамова:

«Когда мне надо было в чём-то разобраться, — будь это вопрос житейский, или вопрос, связанный с творчеством, с работой, я спрашивала у Сани, как бы полушутя. И он также полушутя отвечал, выступая в роли энциклопедии. С ним было уютно всем…

На сцене в диалоге Саша был удивителен. Он был джентльмен. В жизни само собой, но что поразительно — именно на сцене. Погружаясь в образ, в тему, в другого человека, он мило уступал первенство в сцене своей партнёрше, даме. Я могу сравнить его с художником, который творит сам свою картину, полностью забывая обо всём, и время от времени отступает он неё с мольбертом и кистью в руках, оценивая её со стороны. И партнёрша для него была частью этой картины, которую он творил сам, восхищаясь.

…Саши нет. Очень не хватает его в театре и в жизни вообще. Поэтому так часто мы его цитируем, вспоминаем о нём, рассказываем друг другу много раз уже рассказанное, и идем на Лесное кладбище к большому камню, в день его рождения и в день его ухода. Но я точно знаю, что он не умер, а ушёл в дальнее плаванье, и, может быть сейчас, в роли дельфина, спасает попавших в беду. Спасибо тебе Саша, за то, что ты был и продолжаешь быть с нами. Ты никогда никого не оскорбил. Не унизил, не обидел, но только помог каждому из нас стать чуть лучше, чем он есть на самом деле».

(Е. Боярская. Боярские. Театральная династия. Москва, 2015 г.)



Сцена из спектакля «Дни портных в Силмачах» (Р. Блауманис)

Из последнего интервью с Александром Сергеевичем — весна 1980 г.:

«Болит отчужденность, некоммуникабельность, нехватка личной ответственности, душевный комфорт, который, по-моему, часто приводит к духовному ожирению, равнодушию. С рождением дочери, я острее осознаю личную ответственность за происходящее в мире. Человек всегда должен защищать и бороться за свою правоту. Разумеется, сопротивляться труднее, чем уступать. Однако те, кто отстаивает свои принципы, в жизни многого достигают. Трусов никто не уважает, даже, если они занимают большие посты. Уже в Библии написано: «Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих».

(Театр и жизнь, 1981 г. № 25)

1980 год трагически унес на взлете творческих сил не только Александра Боярского, но и дорогих для него Владимира Высоцкого и Джо Дассена.

Они как могучие лайнеры, набрав недосягаемую высоту, скрылись в своде сияющем… Но продолжают парить в своих ролях, стихах, песнях, нашей памяти.

«Весть пришла, что печаль моих горестных дней — не навечно.

Время ток быстротечный. И бремя скорбей — не навечно.

Так пылай же, ночная свеча, — привлекай мотылька!

Близко утро. И ночь, и сиянье свечей — не навечно.

Видишь надпись на своде сияющем: «Все на земле, —

Кроме добрых деяний на благо людей, — не навечно.»

(Хафиз Ширази)

Мария Островская

Фотоматериалы предоставлены Латвийским музеем литературы и музыки



Раскольников — А. Боярский «Убивец» по роману Ф. Достоевского «Преступление и наказание» (1978 г.)

Leave a Reply