Foto: LETA
Чем больше я читаю юридическую литературу и углубляюсь в нюансы нашего дела, тем лучше понимаю, насколько неадекватным, несправедливым и даже противоправным были репрессивные действия латвийской судебной системы в отношении меня и других обвиняемых. В ситуации, когда суд действует несправедливо и противоправно, а высшие инстанции не только не предотвращают эти проблемы, но и покрывают их, президент страны и его институт помилования — единственная возможность восстановить справедливость.
То, что до сих пор вы игнорировали призывы восстановить справедливость по отношению ко мне, не удивляет: почти все должностные лица с удовольствием уклоняются от принятия решений. И все же этой весной возмущение общества достигло такой степени, что игнорировать его уже нельзя: надо было действовать. Потому что речь уже не только об Ансисе Атаолсе Берзиньше, но и о десятках осужденных людей, которые подвергаются несправедливым гонениям, о десятках сломанных судеб, и общество понимает это все лучше. То, что на этот раз вы отреагировали уклончиво, меня удивило. Я рассчитывал на то, что углубления и понимания будет больше.
Поэтому я собрал дюжину вопросов, на которые очень хотелось бы получить от вас ответы — как от своего президента и согражданина.
1. О правосудии и Оруэлле
Один из основных принципов правосудия — равенство всех перед законом. Такой строй, при котором определенные породы животных «равнее» других, называют оруэлловскими — в честь автора известного романа.
В показательном процессе 13 января принцип равенства не соблюдался, причем с самого начала, насколько можно понять — умышленно и осознанно. Я своими глазами видел, как полицейские втроем запинали ногами мужчину, который не сопротивлялся. Своими ушами слышал, как полицейский сказал: «Теперь полежи под камнями!» И меня специально положили с непокрытой головой и скованными руками в зоне падения камней. Один из них упал на расстоянии ладони от моей головы. Публично звучала ложь руководства полиции о том, что резиновые пули не применялись — позже ее опровергли свидетельства рядовых полицейских. Как известно, глаз Эдгару Горбаню выбили именно резиновой пулей. Тогда почему все обвиняемые — только гражданские лица, все свидетели — только полицейские? Почему в связи с нарушениями не было возбуждено ни одного дела, даже дисциплинарного?
Вы считаете это нормальным и допустимым в стране, которая хочет быть правовой, господин президент?
2. О показаниях, которые организованы для того, чтобы создать соответствующий уголовной статье образ преступника
«Свидетельские показания» многих полицейских совпадают целыми абзацами, слово в слово, ошибка в ошибку! Я указывал на это и в своем выступлении в суде, и в публикации на Delfi, но это ни на что не повлияло. Ни на исход суда, ни на какую-либо публичную или непубличную реакцию власти.
Господин президент! То есть можно считать приемлемой ситуацию, когда в правовом государстве сотрудники силовых структур с помощью метода «copy&paste» изготавливают и предоставляют в суд показания, и суд им верит?
3. О формальном и субстанциональном
Первое — это соответствие какому-то определенному критерию, в том числе букве закона. Второе — соответствие сути, духу закона, целям и заказу общества. Даже если деяние соответствует формальным критериям — статье закона, но не противоречит определенным в законах интересам и идеалам общества, то суду стоило бы констатировать: считать ли его преступным, ведь по сути оно таковым не является. К сожалению, латвийские судьи часто грешат, формально оценивая деяния, а субстанциональную сторону — то есть общественный заказ — фактически, игнорируют.
Уважаемый господин президент! Считаете ли вы, что в правовом обществе нужно признавать и допускать только такой юридический формализм?
4. О контексте событий 13 января и сути наказания
При оценке событий 13 января суд тоже действовал подчеркнуто формально. Он не оценивал ни экономический, ни политический контекст (афера Parex, кризис, игнорирование народа со стороны правительства и Сейма, оценку событий 13 января в обществе, а также их позитивное влияние на экономику и политическую культуру Латвии). В XIX веке выдающийся российский юрист Анатолий Кони писал, что многие не понимают, как можно признать невиновным человека, который признался в деянии. Однако — можно! Если не вменять это деяние в вину. Именно такой была позиция моей защиты: я признал, что выбил окно в Сейме, но не признал в этом вину, поскольку действовал в интересах народа. У суда было право решить, что я действовал незаконно и против интересов народа, и наказать меня согласно объему деяния. Но на самом деле меня наказали за мое отношение, за мою гражданскую уверенность, за позицию моей защиты. Конечно, наказание демонстративно оказалось тяжелее содеянного: «остерегайтесь говорить то же, что он!»
Господин президент, кажется ли вам приемлемой практика, при которой суд отвергает и уродует самую суть юридической проблемы?
5. О сути условного наказания и пробации
Формальную и субстанциональную стороны следует оценивать и в таком контексте. Основную идею так называемого условного наказания можно сравнить с дамокловым мечом над головой осужденного — он мотивирует жить без нарушений. Задача пробации — помогать людям, у которых могут возникнуть трудности с самостоятельной жизнью в таком виде. Есть страны (например, Чехия), где отложить условное наказание можно и с пробацией, и без нее. Если человек получил условное наказание без надзора, то человек не должен делать ничего, просто жить честно. Если случается нарушение, то суд оценивает возможности исполнения наказания.
В двух решениях было указано, что я не должен участвовать в программах Службы пробации, то есть это было условное наказание без надзора. Но даже если допустить, что Кодекс исполнения наказаний (который требует от всех условно осужденных регистрироваться в Службе пробации) сильнее, чем индивидуальное решение, все равно — согласно 9 части статьи 55 Уголовного закона суд может лишь «принять решение об исполнении указанного в приговоре наказания». То есть суд не должен был подходить к вопросу формально, в рамках «ходит — не ходит» в Службу пробации. Он должен был оценить, живет ли человек честной жизнью, интегрирован ли он в общество, то есть достигнута ли цель условного наказания и пробации. Все материалы о моей деятельности были представлены суду, но он их не оценивал.
Кажется ли вам, господин президент, приемлемым формальный подход, который приводит к совершенно противоположному целям условного наказания и пробации результату?
6. О соразмерности наказания
49-я статья Хартии основных прав ЕС гласит: «Тяжесть наказания не может быть несоразмерной тяжести совершенного преступления». Этот принцип нужно соблюдать всегда — вне зависимости от того, признает человек свою вину или нет. Конечно, размер наказания может колебаться, но только в пределах соразмерности. Условное наказание это тоже лишение свободы. Это не «облегченное» наказание: суд признал, что человек заслужил тюрьму, но, поскольку это первый раз, пока это наказание не выполнено.
Скажите, считаете ли вы соразмерным лишение свободы на 18 (позже — 20) месяцев за бросание двух снежков, пустой пластмассовой бутылки и двух камней в фасад здания, в результате чего было выбито одно окно (ущерб в районе 20-30 латов)?
7. О квалификации и степени тяжести
Нынешняя 225-я статья — «Массовые беспорядки» — была введена в Уголовный закон ЛР во времена Сталина, чтобы институционализировать так называемую коллективную вину и найти основание для репрессий. Суть 225-й статьи — превратить конкретных людей в особо опасных преступников. Санкции, в отличие от других статей, сохранились почти в первоначальном размере, и по этой статье любое действие квалифицируется как «особо тяжкое преступление». Из этого следует и тяжесть наказания: закрытый режим в тюрьме, а также время, когда можно просить о помиловании или досрочном освобождении.
Считаете ли вы, господин президент, соразмерным то, что особо тяжким преступлением становится одно разбитое окно в государственном учреждении (в адрес которого на официально разрешенном митинге прозвучало столько обоснованных (или необоснованных) обвинений?
8. О юридических основаниях
В соответствии с 641 статьей Уголовно-процессуального кодекса об отмене условного наказания или продлении срока пробации, на основании заявления в Государственную службу пробации дело рассматривает районный суд по месту жительства подсудимого. Согласно Закону о декларировании места жительства, место жительства персона выбирает и декларирует в установленном порядке. Я своевременно и в предусмотренном порядке задекларировал место жительства в волости Рудзату, то есть на территории Прейльского районного суда. Проинформировал об этом и Службу пробации, и суд Латгальского предместья. Предполагал, что суд Латгальского предместья не будет нарушать закон и направит дело в Прейли. Но этого не произошло: суд рассматривал дело, не имея на это права. И принял решение взять меня под стражу.
Считаете ли вы, господин президент, приемлемым, что суд рассматривает дело, которое по закону у него нет права рассматривать — то есть присуждает себе «сверхзаконные» полномочия?
9. О выборе между свободой и честью
Поскольку процесс 13 января «слишком затянулся», у суда была возможность по той же статье выносить более легкие наказания — денежные штрафы, принудительные работы или краткосрочный арест. Однако так суд действовал только тогда, когда подсудимые признавали вину, создавая диспропорцию между «признавшими» и «не признавшими» в более чем 25 раз (в эквиваленте «отсидки» в тюрьме). Большая часть жителей Латвии поддерживала участников официально разрешенного митинга 13 января, то есть фактически суд принуждал подсудимых отказаться от своей чести, предать те слои общества, которые их поддерживали и доверяли их политической позиции. В противном случае человек получал несоразмерно суровое наказание…
Вы считаете такой подход приемлемым?
10. Об ответственности и уклонении от нее
По-моему, именно те, кто согласился с необоснованными обвинениями и несправедливыми приговорами, чтобы спасти свой покой и благосостояние — именно они уклонялись от ответственности перед своим народом и своей совестью.
Однажды, когда я уже был в ссылке, я говорил с А.М. — мужчиной, который в суде долго настаивал на правде, но в конце концов сказал: «Хорошо, признаю вину и квалификацию». В результате он отделался штрафом в 1000 евро. Я сказал ему: «Может, мне все же стоило бы действовать как ты? Сейчас я мог бы жить на родине, с детьми и работой…» Он ответил: «Ансис, ты думаешь, я себя хорошо чувствую с этим грузом совести?»
Как вы считаете, господин президент: отказ подчиняться несправедливости — это уклонение от ответственности или, наоборот, стремление взять ее на себя?
11. О собственном выборе
В интервью вы сказали, что я сам себя мучил, это мой собственный выбор. Я всегда считал, что человек должен быть равноценным партнером системы, а не в страхе подчиняться ее неадекватности. Да, у меня была возможность избежать разрушения жизни, подчиниться несправедливым действиям системы. Но я все же считаю, что первопричина этой ситуации — именно неадекватные действия системы, а не мой отказ под нее подстраиваться. Или я ошибаюсь, господин президент?
12. Помиловать или нет?
Возникает очень много вопросов, которые заставляют сомневаться не только соразмерности и справедливости этого процесса, но и в его законности. Не кажется ли вам, господин президент, что эти вопросы, да еще в таком количестве — достаточное основание для того, чтобы взять на себя инициативу и помиловать меня и других участников процесса 13 января?
Перевод с латышского Delfi. Оригинал.
Leave a Reply